Статьи
Россия – Иран: стратегическое партнерство или стратегия отношений?
Председатель меджлиса Ирана Али Лариджани заявил, что Тегеран стремится к созданию стратегического альянса с Москвой в ближневосточном регионе. Он отметил, что у Ирана и России «нет разногласий» по ключевым вопросам ближневосточной повестки. Так ли это? Каковы перспективы российско-иранского стратегического партнерства?
Понятие «стратегическое партнерство» или «стратегический альянс» широко употребляется в дипломатической практике и в журналистике для подчеркивания особых отношений высокого уровня между двумя или несколькими государствами. Часто исключительно в пропагандистских целях.
Политологи выделили основные признаки, определяющие суть стратегического партнерства. Их насчитывается более десятка. Но, пожалуй, важнейшими из них являются следующие: высокая степень доверия; абсолютная сопротивляемость любым конъюнктурным влияниям, проистекающим как изнутри стран-партнеров (например, при смене руководства), так и извне; наличие правовой базы партнерства, где юридически закреплено содержание сотрудничества и механизмы его реализации; общие ценности, лежащие в основе политической системы партнеров.
Если исходить из перечисленных характерных признаков стратегического партнерства, а также откровенно и без пропагандистского задора, вызванного нынешней ситуацией вокруг России и Ирана, говорить о состоянии российско-иранских отношений в настоящее время, то, к сожалению, характеризовать их как стратегические было бы явным преувеличением.
В значительной степени виной тому отсутствие доверия. Аналитики выделяют здесь несколько фактов, которые не позволяют говорить о полном доверии между Ираном и Россией. Они, имея глубокие исторические корни, выплескиваются в современность, начиная от Гюлистанского (1813 г.) и Туркманчайского (1828 г.) мирных договоров, которые закрепили результаты побед России над Персией, и до современных - скандала с ЗРК С-300, историей с иранской базой ВВС Хамадан и расхождениями во взглядах по Сирии.
Да, Россия и Иран стоят по одну сторону баррикад в сирийском конфликте, поддерживая нынешние государственные институты в Сирии. В тактическом плане позиции Москвы и Тегерана совпадают, однако в стратегическом видении будущего Сирии единства нет. Так, Россия хочет видеть Сирию как светское государство с равенством всех конфессий и этнических групп. Иран же настроен на содействие сирийцам в формировании такой государственной структуры, которая сохранила бы преимущество алавитов и других религиозных меньшинств перед суннитским большинством. Это позволит Ирану укрепить свои военно-политические позиции, как в Сирии, так и на всем Ближнем Востоке путем создания «шиитской дуги» от Ирана через Ирак, Сирию до Ливана.
Такие иранские планы могут быть реализованы только при сохранении власти Б. Асада, который остается стратегическим союзником Ирана (официально единственным). Как следствие, - будущее нынешнего президента Сирии по-разному видится из Москвы и Тегерана. В частности, Иран жестко настаивает на сохранении Б. Асада, как главы государства. Россия же ставит во главу угла принцип сохранения сирийской государственности, не исключая при этом и возможности компромисса, который мог бы привести к формированию коалиционного правительства из сторонников Б. Асада и сирийской оппозиции, готовой к диалогу. Причем для Москвы важно не то, какой президент возглавит Сирию, а то, какие отношения с Россией будет строить этот президент и какие интересы России будут обеспечены и гарантированы.
Как отмечает российский исследователь Николай Кожанов, российско-иранский «брак по расчету» позволяет сглаживать острые углы, однако не решает проблему, а только откладывает то время, когда вопрос опять будет поставлен ребром.
Поэтому даже в таком важном для Москвы и Тегерана «сирийском вопросе» было бы преувеличением оперировать такими терминами как «стратегическое партнерство».
Известный российский политолог – востоковед Алексей Малашенко замечает, что призыв к ирано-российскому стратегическому союзу исходит не из Москвы, а из Тегерана. Ирану, по мнению ученого, на сегодняшний день такой союз, безусловно, выгоден: это усиливает его позицию на Ближнем Востоке и в Сирии. При этом г-н Малашенко подчеркивает, что России к этому союзу с шиитской ИРИ нужно относиться с большой осторожностью, потому что это может ослабить позиции России на Ближнем Востоке среди других мусульманских стран.
А некоторые из этих стран планируют создание вкупе с США и Израилем антииранского военно-политического блока. Это чрезвычайно беспокоит Тегеран. В связи с этим некоторые эксперты полагают, что заявления Али Лариджани были реакцией на планы по формированию подобного регионального альянса против Тегерана. Эти заявления мотивированы, в том числе и желанием втянуть Россию в обостряющееся американо-иранское противостояние.
Таким образом, было бы некорректным идентифицировать даже хорошие, многосторонние и перспективные плодотворные отношения России и Ирана как стратегическое партнерство. Да и совпадение взглядов по некоторым международным проблемам или периодическое согласование действий на определенных направлениях внешней политики двух государств еще не является в полной мере стратегическим альянсом.
Возможно, наиболее точно характер российско-иранского партнерства определил Нематолла Язди, последний посол Ирана в СССР и первый его посол в России: «Тегеран и Москва не могут быть стратегическими союзниками, но они должны иметь стратегию развития своих отношений».